Как вьетнамец советских товарищей деканату продал? Студенческие байки

Дружба дружбой, а табачок-то. . . Врозь! За давностью лет уже и не помню, кто из наших иностранных товарищей курил, а кто нет. Но вот за то, что немцы любили наших девчонок, а чехи – продукты исключительно собственного производства, да и вообще, никогда были не прочь хорошо поесть, могу сказать точно. Ну, а у вьетнамцев. . . У них был другой пунктик. Если точнее, даже несколько. Но сегодня – только об одном из них.

В общаге, если кто плавал и знает, рано спать никто никогда не ложится. А радиоточка, как по нулю попрощается с «дорогими радиослушателями», так до шести утра. Намертво. И не слышно её и почти не видно за горой учебников, что вот уже третьему поколению проживающих в этой комнате никак в библиотеку не сдать. Времени не выкроить на это бестолковое занятие. То одно, то другое…

И, видно, из-за этой горы один из моих однокурсников — Пашка, когда уже поздно ночью отбой сыграли, забыл, что радио не выключено. Оно и заорало благим гимном ровно в шесть: «Союу-уз нерушимый республик свобо-одных»…

Шесть утра. Шесть!!! Ещё пять часов спать можно. Если, конечно, на первые две пары по «Истории КПСС» не ходить. Пять часов полезного во всех отношениях, оздоровительного сна. А тут… Ни свет ни заря — подъем в танковых войсках!

Только хотел в Пашку запустить чем потолще — «Да выруби ты этот матюгальник!»… Политэкономией социализма, что ли?. . Да пока тянулся, боковым зрением уже уловил, что он мне знаки какие-то подаёт, брось, мол, тут другая идея!

Не-ее, с Пашкой не соскучишься… Вечно что-нибудь придумает.

Вскочил, как был, в одних трусах, без майки, встал «смирно» у изголовья кровати, застывшее лицо на звук радиоточки повёрнуто. Руки по швам! По швам-то по швам, а ладони — наружу! И пальцы! Вверх-вниз, вверх-вниз, как крыльями машет: вставай, мол, делай, как я!

Ну, я и выпрыгнул из-под одеяла, по пути постучав по спинке кровати ещё одного однокурсника: «Витя… Ви-итька! Вставай! Тут какой-то цирк намечается».

Когда уже все трое навытяжку стояли в изголовьях своих кроватей, Пашка, по ещё не выветрившейся из памяти армейской привычке, крепко приложил ногой по панцирной сетке вьетнамской кровати:

— Эй, Тяо! Оглох, что ли? Не слышишь — гимн играет?

Дважды повторять не понадобилось. Резво вскочив и вытянувшись по стойке «смирно» у изголовья своей кровати, вьетнамец послушно повернул глаза на звук голосящего благим ором радиоприёмника и застыл.

«На гимн» встали и следующим утром. Потом ещё раз…

А в четверг надо было вставать к первой паре. Препод, что вёл теорию вероятности, считал прогулы проявлением неуважения не столько к предмету, сколько к себе лично. Переубедить его в этом не удавалось уже многим поколениям студентов. Не обольщались по этому поводу и мы. А проблемы в весеннюю сессию… Нет, нет! Никому не нужны.

Соответственно, из-за хохмы терять такие драгоценные час-полтора самого сладкого, предутреннего сна не хотелось. Поэтому, продублировав голосом уже прозвучавшую со стороны Витькиной кровати команду — «Пашка! Да выруби ты этот матюгальник!» — со спокойной студенческой совестью и дальше — на массу! Но…

Что это? Какой раздолбай?! Зачем снова включил? Мягко, но настойчиво кто-то теребит за плечо.

— Тяо… Ты чего?! — Паша! Костя. Витя… Гимн играет! — Да ложись, ты!

Так никого и не подняв, вьетнамец застыл у изголовья, напряжённо повернув голову к радиоточке… Лёг он только после того, как отзвучали последние звуки гимна.

А не успела закончиться вторая пара, в аудиторию заглянула Светка, секретарь деканата. Свой человек. Тоже студентка, только вечерница. Может, поэтому в глазах у неё бегали весёлые бесенятки?. .

Не выглядела строгой и замдекана по работе со студентами, когда на большой перемене все втроём завалились к ней в кабинет:

— Можно, Светлана Алексеевна?

— Да уж заходите! Зачинатели новых советских традиций. Вы что там с вьетнамцем отчебучили? Не надо, не надо! Уже был здесь! Со всеми потрохами вас продал. Рассказал… А вот то и рассказал, что вы на гимн не встаёте! Хорошо хоть, ко мне пришёл. И так, в устной форме… Вроде бы убедила его, что это просто шутка. Незлая шутка! А если бы в партком? Да с заявлением на стол? Ох, ребята, ребята… Уже здоровые лбы, — рассеянный взгляд на маленького росточком Пашку, — а соображения в голове ни на столечко!

И на обозрение всей компании — небольшой, аккуратно накрашенный ноготок.

— Совсем другой разговор мог быть! Уже приказ на отчисление готовила бы. Нет, от греха надо, пожалуй, отселить от вас этого вьетнамца! Куда только?. . Твои, небось, Павел, проделки! Ох, смотри у меня… Фантазёр! И когда уже за ум возьмёшься? В этом-то хоть году на третий курс переходить собираешься? Или опять на втором оставаться? Смотри, тогда уже сейчас об академке думать надо! В мае поздно будет…

Деканат Пашку берёг. Он был одним из столпов художественной самодеятельности. Богатая, быстрая на выдумку, бившая фонтаном через край фантазия делали его незаменимым сценаристом всех факультетских вечеров и капустников. В дополнение ко всему, Пашка виртуозно играл на нескольких музыкальных инструментах. Во многом именно благодаря ему, в прошлом году институт взял одно из призовых мест на зональном конкурсе студенческой песни.

За это его ценили и лелеяли, время от времени ласково снимая стружку за разгильдяйство, неуспеваемость и постоянные пьяные залёты по общежитию, через раз-другой перемежая воспитательный процесс грамотами и дипломами.

Ну, а вьетнамца, от греха подальше, в этот же день от нас отселили. Чему мы, впрочем, не сильно и огорчились.